Как поступить в Великобританию в условиях войны?

Это первое из серии интервью с академиками, поступившими в зарубежные университеты после начала полномасштабного российского вторжения в Украину. Мы задумали этот цикл для того, чтобы рассказать о материальных проблемах (в первую очередь, о визовых, финансовых и юридических), с которыми сталкиваются академики, вынужденные покинуть страну ради собственной безопасности или для того, чтобы продолжить исследование. С помощью рассказов о том, как с этими вопросами разбирались наши личные знакомые и коллеги, мы надеемся снизить градус конфуза и гейткипинга, которыми часто обрастают визовые центры и университеты. Этот личный опыт неоценим для других академиков, которые также рассматривают учебу как один из возможных путей эмиграции. Пока это окно возможностей еще открыто, им необходимо пользоваться – или хотя бы об этом задуматься.

В рамках первого интервью мы поговорили с российскими магистрантками, поступившими в Британию из третьих стран: Аней Толстухиной (MSc Sociology), поступившей в Университет Бристоля из Турции, и Настей Львовой (MPhil in Education (Arts, Creativity and Education), поступившей в Университет Кембриджа из Грузии. Интервью провел один из участников «Дорогих коллег», Миша Захаров — PhD-студент направления Film and Television Studies, поступивший в университет Уорик (Ковентри) из Узбекистана.

Чему посвящено ваше исследование?

АТ: Я пишу диссер по feminist research через призму ФАС [Феминистского антивоенного сопротивления], в котором отвечаю на вопрос: «Почему война — это феминистская проблема в России?»

НЛ: Нам сразу сказали: «Если вы в октябре знаете, о чем хотите писать дипломы в марте, зачем вы сюда пришли?» Я знаю, что хочу заниматься образовательными программами для подростков в музеях. В последнее время меня интересует звук — музей как звуковое пространство, какие звуки там нельзя издавать, почему коммуникация происходит через аудиогид и так далее.

МЗ: Мое исследование — это гибридный практико-ориентированный проект, в рамках которого я работаю на кинофестивале о социальной справедливости и параллельно пишу о том, как кино способно воздействовать на общество.

Расскажите о поступлении в Британию в условиях войны — что для вас было наиболее сложным, и какими советами вы бы могли поделиться?

АНЯ ТОЛСТУХИНА: Важно определиться с программой и податься как можно заранее. Лучше сократить время подготовки к языковому экзамену и больше внимания уделить мотивационному письму и проекту исследования. При наличии базы и уверенности в языке к экзамену вполне реально подготовиться по шаблону недели за две.

Мой второй совет — это изучить ситуацию с тестом на туберкулез, потому что, согласно правилам UKVI [Миграционной и визовой службы Великобритании], для освобождения от прохождения теста на туберкулез вы должны находиться на территории страны, граждане которой освобождены от этого теста, не менее шести месяцев.

Еще для меня было полезным сделать эскалацию визы. Вы отправляете в UKVI форму, за которую платите £2, и они обязательно должны ответить вам в течение недели. Сроки разные для каждого типа визы: в случае со студенческой вы можете отправить заявку, если ждете визу уже как минимум две недели.

Если есть возможность сделать апостили и нотариальные переводы в России, то лучше это сделать заранее. В третьей стране это будет намного сложнее.

И последний совет. Мне очень помогло приложение Yolla, чтобы звонить на горячие линии других стран, потому что получается дешевле. Например, я звонила в Армению, чтобы забронировать тест на туберкулез, и на горячую линию университета.

МИША ЗАХАРОВ: Если у вас уже есть российская степень специалиста, лучше сразу поступать на PhD — конкуренция меньше, финансирование лучше, а сроки подачи более гибкие.

Советую обращаться в правозащитные организации для академиков, такие как Scholars at Risk и Cara, а также постоянно быть на связи с иммиграционной службой своего университета.

Поскольку мое PhD-исследование посвящено пересечению между этикой и кинематографом, в своем мотивационном письме я уделил первый абзац подробному описанию своей проукраинской антивоенной позиции. Делайте это на свое усмотрение, но на мой взгляд это обязательный пункт.

Совет насчет банковской карты: для того, чтобы завести карту в одном из онлайн-банков, например, Revolut или Monzo, нужно иметь адрес и BRP [биометрический ВНЖ] (Прим.: в обыкновенных банках карту можно оформить и без BRP.) Проблема в том, что BRP можно получить только по приезде в Британию. То есть в саму Британию вы въезжаете по временной визе, которую вам вклеивают в паспорт, а по приезде получаете пластиковый ВНЖ на определенный срок. Имея на руках BRP, можно оформить виртуальную карту, а также заказать физическую. Карту нужно завести как можно скорее — без банковского счета и карты вы не сможете получать стипендию.

Ну и главный совет: все решается методом проб и ошибок. Необходимо стучаться в любые двери и пробовать. Если вы чувствуете, что есть хоть минимальный шанс, то нужно его задействовать.

Расскажите о процессе получения британской студенческой визы в третьей стране

АТ: Процесс оформления визы в Турции с ВНЖ у меня занял около двух месяцев. Так как я учусь в магистратуре, ко мне применяются строгие правила (Прим.: такие правила могут смягчить в экстренных случаях на усмотрение университета): если студент, особенно студент с финансированием, не приезжает в срок (в моем случае — до 9 октября), то виза аннулируется и студента отчисляют. Моя виза была готова 7 октября, 8-го я забрала ее на складе в Анталии и в тот же вечер улетела в Бристоль. 9-го я побежала регистрироваться в университет. Так что самым сложным было все распланировать. И все равно нужно быть готовым к тому, что, как бы ты ни планировал, будет много факторов, которые от тебя не зависят.

НАСТЯ ЛЬВОВА: Когда я увидела на сайте британского посольства информацию о том, что подаваться на британскую визу из третьей страны при отсутствии ВНЖ нельзя, то написала в UKVI. Они посоветовали приложить к заявке объяснительную о том, почему я подаю заявку из Грузии. Я написала, что пощу в инстаграм проукраинские посты, а в России за это сейчас штрафуют и сажают, что у моего мужа административка и что многие наши друзья уехали в Грузию, спасаясь от преследования и арестов. И поэтому я считаю, что мне небезопасно сейчас возвращаться в Россию, чтобы подавать заявку на визу. И британцы мне ее дали. Сказали, что нужно будет ждать до шести недель — в итоге сделали за месяц. Мне даже не пришлось переспрашивать. Это было неожиданно и очень приятно.

МЗ: Советую прикладывать как можно больше документов к визовой заявке. Я, как и Настя, писал объяснительную о том, почему подаю заявку из Узбекистана. Кроме того, я прикладывал официальный документ — статью о том, что могу находиться в Узбекистане неограниченно при наличии российского паспорта и местной регистрации. У Британии по-прежнему довольно лояльная политика, когда дело доходит до студенческих виз или виз таланта — обычно она дает визы, если есть все необходимые документы и все оплачено. Самое главное — это просто следовать всем требованиям до последней запятой. И в таком случае вам скорее всего дадут визу.

Тяжело ли вам были найти жильё в условиях британского экономического кризиса?

НЛ: Я учусь в Кембридже по стипендии Hill Foundation — специальной стипендии для россиян(но действует только в Оксфорде и Кембридже). Мне очень повезло с жильем, хотя я подала заявку на общежитие в последний момент. Мне выдали шикарную большую белую комнату на третьем этаже маленького дома на десять комнат. В ней очень тихо. Она на солнечной стороне. У меня есть душевая кабина. Я плачу за нее £720 фунтов в месяц, что довольно дорого по меркам местного частного жилья, но нормально для студенческого. Моя стипендия — около £1500 в месяц. Мне хватает на все. Мне также возместили NHS [страховку] и визовый сбор.

АТ: В Бристоле два университета — University of Bristol и University of West England. Жилье очень быстро расхватывается, а учитывая то, что оффер я получила поздно, жилье я искала в июле-августе, когда его уже не было. У меня был сильно ограниченный бюджет — в общем, ад. Но в итоге мне повезло, и мне дали общагу. Комната в ней стоит около £600 в месяц (включая коммуналку и интернет). Моя стипендия — £2000 в месяц.

МЗ: В Ковентри также два университета — Ковентрийский и Уорик, поэтому жилье тоже разлетается моментально. Я снимаю комнату в шестикомнатном частном доме в двадцати минутах от кампуса и часе ходьбы от центра за £500 фунтов, включая коммуналку. Моя стипендия — £1500, то есть на жилье уходит примерно треть бюджета. Это позволяет мне не бедствовать и даже откладывать какие-то деньги.

Расскажите об особенностях своего университета и города, где вы живете

НЛ: Выделю, наверное, три особенности в Кембридже.

Во-первых, система колледжей. В отличие от факультетов Хогвартса, где людей объединяют по некоторой общности — внутренней храбрости или уму — в колледжах все намеренно разные. Идея в том, что на факультете есть люди, с которыми вы интересуетесь похожими вещами и варитесь в одном академическом котле — выступаете на конференциях и обсуждаете что-то по учебе, — в то время как в здание колледжа можно просто прийти пообедать и встретить людей со всего мира с очень разным бэкграундом. Это такая фишка Кембриджа, и она очень крутая.

Другая особенность в том, что Кембридж — это маленький университетский город. Больше половины всех зданий принадлежит Кембриджскому университету. Местные жители и часть студентов активно выступают против этого. Тут довольно много конфликтов между местными и студентами. Студентам нужно больше общежитий, чтобы в них жить. Но в то же время для того, чтобы построить эти общежития, нужно вырубить леса. И вот местные выходят на митинги, чтобы эти леса не вырубали.

И третье — это транспорт. В Кембридже все очень плохо с общественным транспортом — прямо совсем плохо. Это маленький город. Поэтому, конечно, нет метро. Тут есть автобусы, но они ходят не по расписанию. А такси так и вовсе запредельно дорого. Так что единственный надежный транспорт — это велосипед. Но только в том случае, если на улице хорошая погода. Потому что если дождь или снег, то вам жопа.

Тут совершенно другое отношение к работе и личному времени. Например, нет кафе, которые работали бы до 22:00, как в Москве. Первое время я из-за этого ужасно страдала, но потом стала про это думать с точки зрения прав рабочих. Сейчас в Англии кризис стоимости жизни, большие политические проблемы, забастовки — у меня начался второй семестр, и он будет длится восемь недель, из которых восемнадцать дней — забастовочные. Здесь серьезно относятся к правам рабочих, и протесты в основном проходят не в формате митинга, а в формате забастовки. И это значит, что не будет работать транспорт, не будет работать твой препод на факультете.

АТ: Ну, про транспорт скажу то же самое. Здесь абсолютно так же плохо. Есть приложение, которое отслеживает автобус (оно отвратительно). Я недавно ездила в Бирмингем — соседний город — с тремя пересадками. Видимо, это связано с забастовками. (Прим.: за последние месяцы в Британии прошло много забастовок кондукторов и водителей общественного транспорта. Так было не всегда, и стоит надеяться, что требования профсоюзов будут выполнены.) Передвижение становится крайне непредсказуемым. Поэтому, если вы рассматриваете Англию в качестве страны для переезда, к этому нужно быть готовыми.

Суперстереотипный тейк: Бристоль — это город хипстеров, веганов и так далее. Мне нравится, что здесь очень много иммигрантов — даже вне университета. Поэтому какого-то периода привыкания у меня не было.

Еще один важный момент — медицина. У меня хроническое заболевание, и иногда мне нужно колоть обезболивающее, иначе я буду долго страдать. В первую неделю моей жизни здесь у меня случился приступ, и я плача позвонила в скорую. Я ждала врачей шесть часов, корчась от боли. Возможно, я бы дважды подумала о переезде в Англию, если бы знала про местное здравоохранение. (Прим.: в разных странах Соединенного Королевства по-разному работает система здравоохранения. Длинные очереди и медленная работа машин скорой помощи – общая черта всех систем, но в целом в Шотландии бесплатная медицина лучше [и в Шотландии вам не нужно платить за выписанные вам лекарства].)

НЛ: Хочу добавить, что вставать в очередь к зубному по NHS в маленьких городах бессмысленно — это лучше делать в Лондоне, где стоматологических клиник больше. (Прим.: стоматология в Британии не покрывается бесплатной системой здравоохранения, но лечение в государственной клинике будет дешевле, чем в частной.)

МЗ: Как и Настя, я живу в небольшом университетском городе Ковентри — на полпути между собственно кампусом и центром города. Смешной факт: выражение «послать кого-то в Ковентри» означает послать далеко и надолго, подвергнуть кого-то остракизму или прекратить любое общение, как в фильме «Банши Инишерина».

В Британии все действительно очень плохо с транспортной инфраструктурой. Странно работает ценообразование: доехать до одного из лондонских аэропортов из центра Лондона иногда стоит дороже, чем долететь на лоукостере до Парижа или Берлина. Я до сих пор не могу полностью осмыслить тот факт, что в декабре, когда я планировал поехать в четыре британских города, моя поездка полностью отменилась, потому что были забастовки рабочих и все мои поезда не пошли. При этом билеты стоят огромных денег.

Как устроен учебный процесс?

НЛ: В Англии сильно меньше учебы, чем в России, в смысле аудиторных часов — и намного больше времени для самостоятельной учебы. Годовая магистерская программа в Англии для того и нужна, чтобы максимально расширить представление о предмете, а потом ты можешь в него углубляться в рамках PhD, постдока и всей оставшейся жизни.

Сейчас мне кажется странным, что в российском университете от меня ждали, что я буду ходить на пары по 6+ часов в день и параллельно писать научную работу. У меня максимум две пары в день по понедельникам и средам, иногда еще одна пара во вторник или четверг. И этого вполне хватает — остается достаточно времени для работы над заданиями. За год у нас только три больших письменных задания по 4000, 6000 и 15000 слов. Те немногие занятия, что у нас есть это не лекции, а семинары и встречи с научным руководителем — три за семестр.

АТ: Я тоже в магистратуре. В первом семестре у нас были лекции по часу в день, потом были семинары. У студентов много как бы свободного времени, но оно на самом деле не свободное, учитывая домашку и все, что вам нужно прочитать. Все свободное время уходит на подготовку к семинарам. Сильный акцент, в отличие от менторства в банковской системе образования по [Паулу] Фрейре, сделан на самостоятельности.

МЗ: У нас, как у PhD-студентов, три семинара по методологии исследования в семестр плюс как минимум один часовой супервайзинг в месяц. (Прим.: количество супервайзингов зачастую зависит от этапа исследования и занятости студента.​​) Также бывают исследовательские семинары, на которые привозят гостей из других университетов.

Давайте поговорим про академическую агентность. В Британии поощряется самостоятельность со стороны студентов, особенно когда дело доходит до магистерских и PhD-программ

АТ: Да, здесь нет патерналистского отношения, свойственного российской академии. В целом чувствуешь себя более субъектным. У тебя есть гибкость и самостоятельность, начиная с выбора курсов и заканчивая выбором темы. Но есть и обратная сторона: в условиях российской образовательной системы, когда вы проводите вместе с одногруппниками по восемь часов, между вам образуется какой-то trauma bonding; здесь же такого нет. Поскольку студентов очень много и мы редко пересекаемся с одними и теми же, для меня есть некоторая сложность в том, чтобы обзаводиться друзьями. В этой текучке сложно найти время для встреч и совместной работы. Бывает довольно одиноко.

НЛ: Для меня вообще было очень непривычно — и в смысле академии, и в смысле процесса подачи заявки на визу — что подразумевается, что если у тебя есть какие-то вопросы, ты будешь писать и спрашивать и постоянно быть в коммуникации. У меня со времен российского бакалавриата есть ощущение, что чем меньше ты дергаешь своего научного руководителя, тем лучше. В идеале ты должен сам сделать всю работу и прийти к нему с готовым. Тогда ты молодец. А тут никто этого от тебя не ждет. У меня было некоторое ложное представление, что чем больше я буду до них докапываться, тем с большей вероятностью они скажут «отстань» и вообще меня никуда не возьмут. Я очень этого боялась. На самом деле все вообще не так. И надо про все спрашивать. Таким образом ты напоминаешь людям, что ты есть, и они, возможно, выделяют тебя из толпы подающих заявки, потому что тебе до всего есть дело.

АТ: Да, я с тобой согласна. Когда я не была уверена, приеду ли я, буду ли я вообще учиться, я просто звонила им каждый день на прямую линию. Я каждый день выделяла полчаса на то, чтобы созваниваться с ними и говорить, что я все еще жду визу. Это может ничего не дать — а может и сыграть в вашу пользу.

Как вы бы описали политическую ситуацию на вашем кампусе?

МЗ: Я бы сказал, что студенты в Уорике крайне деморализованы, деполитизированы и в целом атомизированы. Возможно, это мое представление. Я думал, что приеду и увижу на кампусе май 68-го, а оказалось, что студенты здесь мало вовлечены в политические процессы. И более того, по большей части это дети богатых родителей. В то время как районы Ковентри, такие как Кэнли и Тайл Хилл, исторически считаются «неблагополучными», что приводит к классовому разрыву между городом и кампусом.

Сейчас, особенно после пандемии, обострилась ситуация с низким уровнем образования в связи с тем, что на программы бакалавриата и магистратуры берут всех подряд просто для того, чтобы студенты могли платить и университет сумел компенсировать колоссальный финансовый ущерб, полученный во время пандемии. Есть претензии по обе стороны: преподаватели жалуются на то, что дети тупые, а студенты жалуются на то, что в аудиториях много людей, которые не заинтересованы искренне в процессе образования.

АТ: Согласна с Мишей про политическую апатию. В пространстве университета ощущается некоторая стерильность. Когда я ходила на встречу с местным сообществом анархистов, они под конец спросили у меня, знаю ли я такое приложение, как Signal. И я такая: «М-м-м. Вот это вы, конечно, радикалы». Полный отрыв от реальности, к которой мы привыкли в авторитарной стране.

НЛ: Согласна — я довольно быстро поняла, что не могу и не хочу тусить с англичанами в связи с их политической апатией и невниманием к чужому опыту жизни. При этом, по моему опыту, Кембридж — достаточно политизированное место. В чем-то это действительно Париж 68-го. Но тут другая проблема: это очень большая структура. В Кембридже 31 колледж. И очень часто какие-то похожие инициативы существуют отдельно друг от друга, что мне кажется странным — почему бы это все не централизовать? Децентрализация приводит к тому, что люди, которые делают одно и то же, не знают о существовании друг друга, не солидаризируются и не объединяются, что меня бесит. В начале первого семестра я провела буквально несколько часов, выискивая в инстаграме аккаунты всех возможных квир-инициатив в Кембриджском университете. Их оказалось, например, 35. Ну, круто. Но почему я должна делать эту работу? Почему некоторые из них кластеризуются, а другие нет?

Тут довольно легко налаживать контакты, и это касается не только студенческих инициатив. Можно наладить контакт, например, с местными музеями, с какими-то местными организациями и работать с ними вместе. Что касается друзей и единомышленников, я согласна с тем, что действительно есть текучка и связи налаживать сложно. Два моих совета — это formals (групповые ужины в Кембридже) и приложения для знакомств.

Любой ненормативный опыт очень помогает строить связи с людьми. По этой причине я, например, записалась волонтерить на комьюнити-кухню в единственный, насколько мне известно, сквот на весь город. Дважды в неделю они бесплатно развозят еду людям, которые не могут себе ее позволить. Это та тусовка, с которой мне комфортно.

Как вы бы описали отношение к вам ваших коллег (и британцев в целом) на фоне войны?

НЛ: Мой любимый жанр — это смол-ток про войну. Вы стоите на кухне, жарите омлет, и вдруг человек спрашивает у вас: «А что ты думаешь о том, что НАТО спровоцировало Россию?» Я просто говорю: «Мы не будем про это разговаривать. Никогда».

МЗ: Я возненавидел вопрос «откуда ты?», потому что он запускает цепную реакцию. Ты отвечаешь, что уехал из России в феврале прошлого года, жил там-то и там-то, а теперь ты здесь, случайно или нет, и не знаешь, где будешь дальше, и вообще, мир на пороге Третьей мировой войны. Когда вы доходите до окончания смол-тока, вам вообще больше не хочется разговаривать.

НЛ: Я говорю: «Угадай».

АТ: Не хочу играть в «хорошую русскую», но во мне просыпается некоторая злость, когда приходится извиняться перед британцами-бумерами, которые жили лучше, чем мои родители когда-либо, и объяснять им, что я ходила протестовать и я против войны.

МЗ: Мне кажется, англичане остро переживают не столько саму войну, сколько цены на газ, поэтому они видят в тебе личного врага. Я тоже стараюсь минимизировать свое взаимодействие с ними, но хорошо общаюсь со студентами из Бразилии, Чили, Кипра, Турции, Китая, с которыми у нас есть общий опыт политического преследования. Он есть если не у них непосредственно, то как минимум у их предыдущих поколений.

НЛ: На факультете меня представили одной из преподавательниц как подающую надежды студентку из России, на что та оживилась и сказала, что им выдали грант на разговорные встречи — группу поддержки — для вынужденных переселенцев из — внимание — Украины, Ирана, Афганистана, Беларуси и России. «Что вы об этом думаете?» — спросили у меня. Я думаю, что этого делать не надо. Надо собрать людей из стран, на которые Россия напала, и спросить, хотят ли они говорить с людьми из России. А потом, если они согласятся, может быть, позвать россиян. «Да? Но нам выдадут грант, только если это будет проект про объединение и разрешение конфликтов». Я говорю: прекрасно, но все равно разрешение конфликтов должно начаться с того, что вы жертву спрашиваете, хочет ли она мириться с агрессором. А лучше вообще не надо задавать такой вопрос.

АТ: Преподавательница курса, который называется Gender & Security и напрямую затрагивает темы гендера, войны и милитаризма, решила, что отличной идеей будет сгруппировать меня для семестрового проекта с украинской студенткой. Студентка, разумеется, даже не стала со мной разговаривать. И я ее прекрасно понимаю.

МЗ: Сейчас во всех институциях необходима третья сторона, которая могла бы фасилитировать диалог, потому что напрямую он пока невозможен.